27 февраля 1912 года родился писатель Лоренс Даррелл.

Один из самых запоминающихся героев «Александрийского квартета» Лоренса Даррелла – Наруз Хознани – впервые появившись на страницах книги, поднимает голову – и мы видим заячью губу, «тёмную звезду, тяготевшую над его жизнью» — жизнью родившегося не ко времени, несостоявшегося и обреченного пророка и религиозного лидера. Такой тёмной звездой на небосклоне английской литературы XX века был и сам Лоренс Даррелл.

Классиков не всегда читают, но о них помнят или, по крайней мере, упоминают. С Дарреллом – вроде бы классиком – все обстоит подчас еще хуже: о нем чаще предпочитают даже не вспоминать. Для значительной части читающей публики он всего лишь Ларри – старший брат знаменитого Джеральда Даррелла, тот самый самоуверенный всезнайка, который провалился в болото на охоте и устроил пожар в собственной комнате. («Ларри само Провидение предназначило для того, чтобы нестись по жизни маленьким светлым фейерверком и зажигать мысли в мозгу у других людей, а потом, свернувшись милым котеночком, отказываться от всякой ответственности за последствия» — «Моя семья и другие звери».) Нет, русскоязычному читателю жаловаться не на что: все основные произведения Лоренса Даррелла переведены и изданы. Прочитаны ли – другой вопрос. В учебнике зарубежной литературы XX века под редакцией Л. Г. Андреева Лоренс Даррелл блистательно отсутствует. В учебнике В.М. Толмачева – удостоился шести строчек. Ну, а в областной библиотеке среди пяти десятков изданий Джеральда сиротливо притулились никем не востребованные томики «Александрийского квартета». Со средним англоязычным читателем (филологических факультетов не кончавшим) дела обстоят примерно так же.

Собственно, это не единственная странность, связанная с именем Даррелла. Странностей этих, вычурностей, оригинальностей хватит на нескольких человек. Жизнь писателя оказалась длинной и на редкость пестрой: пестрота географических названий – настоящий указатель к атласу мира, пестрота литературных жанров – чем не справочник литературоведа, пестрота перепробованных профессий, пестрота любовных увлечений… Начать с того, что один из крупнейших англоязычных писателей XX века даже не был англичанином. Ну, или по крайней мере британцем. Хотя кем он был – не знал, наверное, даже он сам.

Индосредиземноморец

Возможно, это наиболее точное определение. Лоренс Даррелл родился 27 февраля 1912 г. в Индии, в Джаландхаре (штат Пенджаб). Его отец, тоже Лоренс Даррелл, был инженером, строившим железные дороги, так что семья постоянно моталась по всей стране. У матери, Луизы Дикси, имелись ирландские корни, но и она, и ее муж родились в Индии и никогда не бывали в метрополии. Как, впрочем, и предыдущие шесть или семь поколений их предков. «Богобоязненный, крепко сбитый народ – и исправные прихожане. (Моя бабушка в ожидании банды повстанцев уселась на веранде собственного дома с дробовиком на коленях; но им довольно было издалека увидеть выражение ее лица, и они ушли восвояси. Отсюда фамильное выражение лица)». Обратившись за британским паспортом, Луиза Даррелл записалась «индийской гражданкой».

В школу мальчик впервые пошел в Дарджилинге – городке на границе с Непалом, у подножия Гималаев. Взрослым он любил рассуждать о своей «тибетской ментальности». Индийское детство, словно сошедшее со страниц Киплинга, закончилось в 12 – Лоренса отправили учиться в английскую школу. Родители мечтали, чтобы сын закончил университет и стал чиновником индийской колониальной администрации. Но на ниве образования успехов не последовало. В школе Ларри учился плохо, затем несколько раз провалил экзамены в Кембридж. Пока родители присылали деньги, можно было вести бурную ночную жизнь, но в 1928 г. отец умер, и Лоренсу пришлось зарабатывать на жизнь – тапером в барах, агентом по продаже недвижимости, сборщиком налогов, владельцем фотостудии.

В 1935 г. он женился; денег не было – «мы вступили в предосудительный союз: сумеречная греза, пахнущая битыми бутылками, мокротой, консервированной пищей, тухлым мясом, мочой – запах венерологической клиники. И таким вот образом что ж, мы получили свою дозу алкоголя и смерти». (Даррелл тут, впрочем, преувеличивает: жена его получила небольшое наследство, и они смогли переехать в уютный коттедж в Сассексе, хотя богемная жизнь продолжалась и там.) Спасаясь от безденежья, сырого климата и «сплошного английского разочарования», Дарреллы уехали на греческий островок Корфу, где жизнь была дешевой и похожей на рай. Вскоре к Лоренсу присоединились его мать, сестра и братья – но об этом-то периоде его жизни известно и так достаточно хорошо.

В 1941 г. с Корфу пришлось бежать – приближались немецкие войска. Лоренс с женой перебрались в Египет, где он получил место пресс-атташе британского посольства. Жили в Каире, затем в Александрии. Страну эту, давшую материал для лучшей из его книг, Даррелл ненавидел («ЕДИНСТВЕННАЯ ТЕМА ДЛЯ РАЗГОВОРА — ДЕНЬГИ. Даже о любви рассуждают исключительно в финансовом ее выражении».) Только в 1945 г. ему удалось вырваться из «египетской тюрьмы». Дальше начались странствия по странам и континентам: Родос, Кордова (та, что в Аргентине), Белград, Кипр. Вновь пресс-атташе, офицер по связям с общественностью, преподаватель английского… В Белграде он разъезжал в бронированной машине, некогда принадлежавшей Герингу, а в Никосии на него было организовано покушение.

В 1961 г. выходит в свет «Александрийский квартет». Успех у публики, восторги критиков – и наконец-то финансовая обеспеченность. С этого времени Даррелл мог зарабатывать только литературным трудом. Он купил дом в Соммьере, на юге Франции, где и прожил до конца своей жизни – 7 ноября 1990 г., в 78 лет, от эмфиземы.

Один из самых поразительных фактов этой жизни, прошедшей по большей части на разных берегах Средиземного моря, выяснился лет 10 назад. Оказалось, что Даррелл, как родившийся в Индии, подпадал по действие Иммиграционного Акта 1962 г., принятого консервативным правительством Гарольда Макмиллана и призванного ограничить иммиграцию из бывших британских колоний. Фактически писатель рассматривался как не имеющий британского гражданства и должен был каждый раз, собираясь съездить в Англию, запрашивать визу.

Что ж, англичанином Даррелл себя считал лишь постольку, поскольку «национальность — это твой язык», а об Англии отзывался не иначе как о стране обывателей, узости и провинциальности. «Я профессиональный беженец». Вряд ли можно найти более точное определение его национальной и гражданской принадлежности.

Сексус

С принадлежностью сексуальной все гораздо проще. Правда, среди современников ходили слухи о гомосексуальных наклонностях писателя, но основывались они только на том, что в произведениях Даррелла полно персонажей «не той» ориентации. К тому же женскими перверсиями он интересовался едва ли не больше, чем мужскими. Достаточно лишь беглого знакомства с биографией писателя, как становится ясно, что самое подходящее название этой ориентации – бабник. Ну, или женолюб. Четыре брака и бесконечная вереница любовниц, от большинства из которых не осталось ничего, кроме имен (Габи, Симон, Арлетт, Дон, Пенелопа …– это первый год жизни в Александрии), а то и прозвищ, вроде Buttons – что еще можно к этому добавить?

Первый раз он женился в 22 года, но своей ровеснице, художнице Нэнси Майерс. Что нашла красавица Нэнси в блондинистом коротышке, похожем на мелкого чиновника (он был на семь сантиметров ниже ее и всю жизнь стеснялся своего маленького роста) — неизвестно. Впрочем, все знавшие Лоренса люди отмечают его фантастическое обаяние. Супружеская жизнь на райском Корфу оказалась на поверку не столь уж райской – Даррелл ревновал жену, оскорблял, устраивал скандалы. Анаис Нин, с которой чета Дарреллов встретилась во время поездки в Париж, Нэнси запомнилась как молчаливая красавица, похожая на пуму: «Казалось, что она разговаривает своими глазами, пальцами, волосами». Рождение дочери, названной Пенелопа-Беренгария, брак не спасло. В 1942 г., уже в Египте, Нэнси бросила мужа и с ребенком сбежала в Иерусалим.

Преемницей Нэнси стала Ева (или Иветт) Коэн, по прозвищу Цыганка, наполовину гречанка, наполовину еврейка – «странная, поразительная темноглазая женщина, ни дать ни взять шекспировская Клеопатра или ходячий «Тропик Козерога»», прототип Жюстин из «Квартета». В 1947 г, получив развод, Даррелл на ней женился. В 1951 г. родилась его вторая дочь, Сапфо-Джейн, а спустя год у Евы случился тяжелый нервный срыв, после которого она надолго оказалась в клинике в Англии. Даррелл в это время жил на Крите – вместе с дочерью и присматривавшей за ней его матерью. Именно тогда он и начал писать «Квартет», герой-повествователь которого, Дарли, тоже живет на маленьком греческом острове вместе с девочкой (хотя и не его дочерью) и сочиняет роман. В этой точке жизнь и творчество писателя слились воедино. Вот разве что Дарли в романе не упоминает о «залетающих время от времени на огонек красотках, которые дают возможность ненадолго отвлечься», но у литературы свои законы.

С Евой, так и не оправившейся после нервного срыва, Даррелл вскоре развелся. В 1961 г. он женился на писательнице Клод-Мари Винсендон, с которой он познакомился на Кипре, но через шесть лет она умерла от рака. Судьба, похоже, слегка позлорадствовала над автором «Александрийского квартета»: если романный Дарли переходит от милой, умирающей от чахотки Мелиссы через объятия загадочной Жюстин к красавице художнице Клеа, то в жизни автора романа события развивались в прямо противоположном направлении. Последний даррелловский брак продолжался с 1973 по 1979 гг. (очередную жену, француженку, звали Жислен де Буассон) и закончился предсказуемым разводом. Как деликатно выразился один из биографов, своим женам Даррелл «был верен на свой манер». Жен этот манер явно не устраивал.

Феминистом Даррелл, мягко говоря, не был. Вот характерное его высказывание (как и большинство других откровений, взятое из писем Генри Миллеру): «Женщины – всего лишь досадное недоразумение; они уверены в том, что каждая из них – личность, в действительности же они всего лишь коллективная иллюстрация чисто биологической необходимости – или универсального принципа. Чем меньше тебе до них дела, тем больше от них удовольствия». Или вот еще: «Женщина любит в мужчине его личность, а мужчина любит в женщине ее природу». И вообще, писателю «на самом деле нужно, чтобы кто-то из любви к искусству состоял при нем в сиделках!»

Красотки и изучение тайн Кама-сутры оставались важной составляющей жизни Даррелла до самого последнего момента. «Ничто в жизни не доставляло мне удовольствия. Я умирал со скуки с тех пор, как выбрался из чрева моей матери», – заявил писатель в одном из своих последних интервью – в излюбленной им, преувеличенно-шокирующей манере. Лучшим лекарством от скуки служил секс.

«Мой брат разрушает жизни женщин, с которыми он сталкивается», – заметил как-то Джеральд Даррелл. Возможно, он имел в виду не только многочисленные разводы и психическое расстройство Евы, но и самый темный момент в биографии Даррелла – самоубийство его дочери Сапфо в 1985 г. Большую часть своей короткой жизни (33 года) Сапфо не вылезала из кабинетов психиатров. Уже после смерти Даррелла были опубликованы ее записи, где она намекает на инцест, имевший место, когда она старшеклассницей гостила у отца в Соммьере. Реальное ли это событие, или безумная эротическая фантазия – неизвестно. Хорошо известно другое – во всех романах Даррелла присутствует тема инцеста, вот только не между отцом и дочерью, а между братом и сестрой (к примеру, Персуорден и Лайза в «Квартете»).

Ева Даррелл, мать Сапфо, и большинство биографов вероятность этой истории отрицают. Сапфо ненавидела отца, и причин для ненависти у нее хватало: Даррелл мог быть невероятно груб и равнодушен по отношению к близким людям. Имя, из-за которого ее принимали за лесбиянку, уверенность отца в том, что она станет великой поэтессой… Сапфо всю жизнь пыталась писать, но так ничего и не опубликовала. Все, что осталось после ее смерти – дневниковые записи, заполненные описаниями походов к психотерапевтам и обвинениями в адрес отца. Бремя детей знаменитостей, которых окружающие воспринимают лишь как примечание в биографии прославленных родителей, для нее явно оказалось непосильным.

Литературный Протей

Плодовитость и разносторонность Даррелла-писателя ставили в тупик серьезных критиков. 16 романов, 4 пьесы, 7 книг путевой прозы, 5 сборников коротких сатирических историй о дипломатической жизни, выдержанных в стиле Вудхауза, стихи, статьи… Даррелл признавался, что начал «марать бумагу» с восьми лет. Первый сборник стихов он опубликовал в 19 лет. За ним последовали два романа, которые сам Даррелл впоследствии называл чудовищно слабыми – мешанина из подражаний модным авторам, от Хаксли до Олдингтона. И только на Корфу произошел прорыв – «Черная книга», «новое звучание собственного голоса, перерождение, выход из скорлупы». В Англии книгу сочли порнографической и отказались печатать, несмотря на восторженный отзыв Элиота.

Написана она под влиянием писателя, сыгравшего в жизни Даррелла роль ни с чем не сравнимую – литературного отца и, в какой-то степени, не только литературного (потеряв родного отца в 16 лет, Даррелл постоянно искал его заместителя). Знакомство началось с книги, которую Даррелл извлек из корзины в общественном туалете на Корфу – должно быть, какой-то английский турист решил избавиться от «этих непристойностей». Это был «Тропик Рака» Генри Миллера. Даррелл прочел его залпом и написал открытку автору. Так завязалась дружба, которая продолжалась до самой смерти Миллера в 1980 г. После войны, когда Миллер вернулся в Америку, они почти не виделись, но до войны встречались часто – Даррелл и Нэнси ездили в Париж, Миллер и Анаис Нин гостили у Дарреллов на Корфу.

Сам Даррелл считал себя прежде всего поэтом. Стихи он писал для себя и для вечности, прозу – из-за денег. («Мне пришлось писать из-за банального неумения делать что-либо еще. Мне показалось, я нашел себе непыльную работенку».) Возможно, будь он человеком обеспеченным, мы никогда бы не смогли прочесть «Александрийский квартет». Даже сочинял он стихи и прозу по-разному: над стихами работал подолгу, записывая их от руки, а прозу сразу печатал на машинке, причем очень быстро. Так, весь «Квартет» был написан меньше чем за год (правда, вынашивался он перед этим 20 лет). Готовые тексты он практически не переделывал и даже держать корректуру терпеть не мог. Никогда не стыдился литературной халтуры – вроде книжек про дипломата Антробуса («Мне нужно было купить ребенку башмаки, вот я ее и накатал, очень быстро. Я такие рассказы пишу за двадцать минут».)

Высший литературный взлет Даррелла – «Александрийский квартет» был опубликован в 1957-1960 гг. Писателя даже включили в списки нобелевских кандидатов, но премия в 1961 г. досталась Иво Андричу – Даррелл был отвергнут за «маниакальную приверженность изображению сексуальных отклонений». Что, впрочем, подтверждает только тот факт, что и получение, и неполучение Нобелевской премии – вещи одинаково не имеющие значения.

Больше такого уровня Дарреллу достичь не удалось, хотя писал он все так же много – временами не без налета графомании, свойственного и Миллеру тоже. О дилогии «Восстание Афродиты» критик « New York Times» заметил, что удовольствие от нее могут получить только люди, мечтающие, чтобы именитый автор шлепнулся лицом в грязь. Последняя большая работа – «Авиньонский квинтет», отчасти повторяющий конструктивные приемы и сюжетные ходы «Квартета», была закончена в 1985 г. Даррелл собирался после «Квинтета» ничего больше не писать – разве что поэзию, и то не для публикаций, но удержаться не мог. Его последняя книга, посвященная Провансу, появилась в книжных магазинах за несколько дней до его смерти.

Словесная архитектура

Читать Даррелла в переводах – в какой-то степени даже проще, чем в оригинале. Далеко не малограмотные англичане хватаются за словарь, чтобы выяснить, что такое retromingent, sphingine, pudicity или fatidic – Даррелл обожал использовать архаизмы. Его пожизненной страстью были елизаветинцы: он любил вспоминать, как, по приезде в Англию, проучился полгода в школе, расположенной на месте шекспировского театра. Отсюда и его фантастическая, избыточно-пышная барочная стилистика – «высокая кухня с добавлением гигантских порций перца и чеснока, самое ароматное варево, какое было создано кем-либо из современных английских романистов», по определению критика Патрика Парриндера. Это ароматное варево в эпоху «рассерженных», Осборна и Джона Уэйна, казалось просто архаичной претенциозностью – слишком цветистый, чувственный и орнаментальный стиль. У многих критиков – особенно американских – он вызывал решительное отторжение. Даррелл и сам сознавался: «Мои тексты слишком насыщенны. Я всегда чувствую, что перебарщиваю».

Четыре романа «Александрийского квартета» – это не имеющее аналогов сооружение («четырехпалубный роман, основанный на принципе относительности»). В отличие от четырех томов «Войны и мира», их нельзя рассматривать как линейный нарратив (Даррелл даже рекомендовал читать их вперемежку). Три тома, описывающие одну и ту же историю с трех разных точек зрения – и четвертый, в котором сюжет наконец завершается. «Три пространственные оси и одна временная – вот кухарский рецепт континуума. Итак, первые три части должны быть развернуты пространственно и не связаны формой сериала. Они соединены друг с другом внахлест, переплетены в чисто пространственном отношении. Время остановлено. Только четвертая часть, знаменующая собой время, и станет истинным продолжением», – писал Даррелл в предисловии ко второму тому.

Это роман, в котором барокко встречается с романтизмом, а модернизм – с постмодернизмом. История, которая случилась в 30-е годы XX века – а могла бы произойти и в эпоху Птолемеев: восточная экзотика, романтические страсти, любовные многоугольники, мистика, шпионаж и политические интриги, роскошь и нищета, пропавшие дети, загадочные убийства и самоубийства – весь наворот приключенческого романа: не то детектив Ле Карре, не то трагедия Вебстера. Кажется, что Даррелл сочинял книгу на все вкусы и на все случаи жизни. Хотите традиционный «роман воспитания», с линейным нарративом, повествованием от третьего лица, всеведущим и невидимым автором во флоберовском вкусе, с ясной и рациональной интригой? Вот он – «Маунтолив». Желаете нечто модернистски-поэтическое, неясное и таинственное, прослоенное философскими контекстами, отсылками к Юнгу и гностикам, пропитанное поэтическими аллюзиями из Кавафиса? Этот товар тоже имеется – «Жюстин». А если вам требуется что-нибудь иронично-постмодернистское, с таротной символикой, заставляющее вспомнить Фаулза или Кальвино (на самом деле и Фаулз, и Кальвино были позднее) – то, пожалуйста, «Бальтазар».

Роман, созданный как палимпсест: записки Дарли – повествователя – протагониста, комментарии его друга Бальтазара, дневники его возлюбленной Жюстин и ее мужа Нессима, роман первого ее мужа Арноти, записные книжки писателя Персуордена… Точки зрения на происходящее пересекаются, смыкаются, различаются, отрицают друг друга, так что читатель окончательно теряет представление об истине – или хотя бы о возможности ее существования. Карнавальная стихия, театр теней, в котором люди – только актеры, маски, архетипы, раскрашенные переводные картинки, сами не знающие, кто они на самом деле. Отсюда – жуткий даррелловский паноптикум, настоящая выставка физических недостатков: слепые, одноглазые, безносые, чахоточные, паралитики, изуродованные оспой, обладатели заячьей губы или вставной челюсти – скорее кунсткамера, чем обыденная реальность. Отсюда же – группировка персонажей в разнообразные геометрические фигуры: два брата Хознани, словно две половинки одного «Я»: светлый, «аполлонический» европеец Нессим и темный, диковатый, «хтонический» деревенщина Наруз. Три возлюбленные Дарли, три писателя… – список можно продолжить. Люди переплетаются, утрачивая индивидуальные черты – «все мужчины в Александрии – Антонии, а все женщины – Клеопатры». Точно так же двоятся и троятся одни и те же сюжетные ходы, вроде встречи Дарли с Мелиссой, а потом и с Клеа в том же самом кафе, и в то же время дня. Отсюда же – и литературоцентризм текста, ограниченный только эрудицией читателя – Элиот, Достоевский, Флобер, Байрон, Диккенс, Хаксли…

И еще – главное действующее лицо романа, Александрия, город Александра Македонского, Клеопатры и Кавафиса, некогда столица эллинистического мира, город, который распоряжается судьбами живущих в ней людей – «она видела в нас свою флору – взращивала конфликты, которые были ее конфликтами и которые мы принимали за свои». Александрия – «гигантский винный пресс человеческой плоти; те, кто прошел через него, – больные люди, одиночки, пророки, я говорю об искалеченных здесь душах, мужских и женских».

«Тональность пейзажа: коричневый, отливающий бронзой; высокая линия горизонта, низкие облака, по жемчужного цвета земле бредут устрично-фиолетовые тени. Львиный бархат пустынных песков: над озером надгробья пророков отблескивают на закате цинком и медью. Тяжелые морщины песка – как водяные знаки на земле; зелень и лимон уступают место пушечной бронзе, одинокому темно-сливовому парусу, набухшему, влажному: нимфа с клейкими крыльями. Тапосирис мертв среди изломанных колонн и навигационных знаков, исчезли Люди с Гарпунами… Мареотис под раскаленной лилией неба».

И еще одна цитата – напоследок. «Я Рыба по гороскопу. Все Рыбы – шайка врунов, а если вы к этому добавите мое ирландское происхождение, то получите вруна в квадрате».

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>